- Катя, вас предупредили, что у меня со зрением плохо, поэтому я в темных очках?

- Я хотела как раз вас об этом спросить…

- Вот мои глаза, – снимает очки, – просто я очень плохо вижу. А затемненные, так потому, что мне свет режет глаза.

- Хорошо. Так лучше. Сразу оговорюсь, что я немного необычный журналист и меня интересуют не столько внешние факты, сколько внутренняя реальность собеседника. Мне важно показать читателям ваши внутренние вызовы и ценности, чтобы попытаться выяснить, что испытывает человек, который проходит через то, что проходите вы, и как вам удается не озлобиться. Потому что мы все понимаем, что здесь не сидят люди, которых можно назвать идеальными. Ваша книга стихов называется «У последней черты». Что значит для вас эта формулировка, какое личное содержание вы вкладываете в это название?

- После того, как случилась вся эта трагедия,… а я ее называю именно трагедией, потому что много лет назад произошло убийство. По-другому это назвать нельзя. Когда я был арестован, меня приговорили к смертной казни, и за мной захлопнулась дверь в этом каменном мешке, то я полностью ощутил всем своим нутром, что это все. Это конец. Все, что было – уже ушло. Ничего больше не существует. Есть только сегодняшний день, и завтра меня может уже не быть. Просто могут расстрелять.

Уже потом, спустя долгие годы, мне сам сотрудник рассказал, как это было. Это было в 1996 году. Ко мне уже приехал конвой, чтобы меня вывозить. Вывозили по четвергам. Такая была тенденция. За тот год вывезли и расстреляли всех, кто был приговорен к смертной казни. Оставалось всего два человека. Но как-то на мне смертная казнь остановилась. Только по воле Божьей я остался жив. Понимаете, когда ты сидишь в камере смертников, все вокруг закрыто. Там не было никаких окон, чтобы свет проходил. Полумрак. Зима. Заледенелые окна. В камере минусовая температура. Нет ничего. Никаких личных вещей. Ты полностью выброшен из общества. Выброшен как человек, как личность. Там я впервые осознал, что я – никто. Просто нет меня и звать меня никак. Поэтому у последней черты. Потому что дальше я не понимал что будет. Я пытался разобраться, и многие размышления выражал в поэзии.

Что из меня выходило, я записывал на разных клочках бумаги, потому что не было тетради. Я тогда еще курил, поэтому и на пачках из-под сигарет пытался записывать.

- Стихи вы и раньше, на свободе писали?

- Нет. Стихи я до этого не писал. Я начал писать их интересным образом. У нас же была строжайшая цензура. Можно было писать одно письмо в два месяца. При этом был усиленный контроль того, что ты в них пишешь. Несколько раз я пытался в прозе писать, но мои письма не выходили на волю. Вот тогда я и начал писать в стихах, чтобы было понятно только моим близким. И начал писать их на 80, а то и на все 120 куплетов. Я еще к тому времени не был верующим человеком.

- А можете вспомнить, что стало первым толчком, побудившим вас прийти к Богу? Когда я читала ваши стихотворения в книге, у меня было ощущение, что вы описываете экзистенциальный кризис. В философии есть такое понятие, когда человек вдруг начинает осознавать свою жизнь, оглядываясь назад, и понимает, что жил не так…

- Все не так. – задумчиво кивает.

- Но обычно что-то является толчком. Вы не помните, что это было у вас?

- Я помню, потому что я потом это анализировал. В моей книге есть такое четверостишие:

Этот год, отрезок времени от приговора до того времени, как начали вывозить на расстрел, это было постоянное осознание своих ошибок. Господь мне прямо их показывал. Если раньше на эти вещи я не обращал никакого внимания, то здесь они мне открывались. Когда я с покаянием обратился к Господу, он мне начал открывать буквально все. Оказывается, все, как нить, тянулось с самого детства. Вело. Я не хочу сказать, что воспитывался в какой-то неблагополучной семье. Нет, у меня были хорошие родители. Меня воспитывали как всех. Я бывший спортсмен. Где-то даже считал себя праведным человеком.

- Мы все себя считаем таковыми.

- А потом здесь, в тюрьме, впервые столкнулся со Священной книгой и прочитал у пророка Исайи такие строчки «вся праведность наша как запачканная одежда. И все мы поблекли как лист. И беззаконье наше как ветер уносит нас». И меня аж такая дрожь прихватила. Так это ж меня как раз касается. Вот такого праведного, который корчил из себя правильного, имел какие-то амбиции, считал, что жил возвышенным, хотя все оно было низким. И ценности были другие. К деньгам совершенно другое отношение. Сейчас я смотрю на все эти вещи, и просто ужасаюсь. Как я мог смотреть на это другими глазами и почему я делал оценку вот так, а не так, как сейчас.

Вот когда мы доходим до этой степени, когда уже умеем нагло лгать, где надо и где – не надо, вот тогда мы уже потеряли совесть. Но нам кажется, что мы еще хорошие. Мы делаем правильные вещи, добро кому-то из ближних, хотя эти ближние оказываются для нас те, кто нас любит, и кого мы любим, но не те, которым на самом деле надо помочь. И мы-то себя, вместе с тем, считаем правильными, а на самом деле – нет. Все это идет из детства буквально по таким вот ступенькам. Господь мне показал такие мелочи, как когда я бросал камень в кошку. Зачем я бросал? В кошку! Это мне, взрослому человеку, эта вся картина открылась. Я вспомнил, как помогали топить котят у одной бабки, несли их в мешке, а я рядом шел. Я это видел. Все мои участия. Где я первый раз попробовал окурок, когда впервые пригубил, где начал материться и драться.

- Вы описываете слова и действия, а мысли? Вы задумались о том, что и мысли важны?

- Мысли в первую очередь. Я уже в вере нахожусь более 20 лет, но всегда говорю одно, что по сегодняшний день, находясь даже столько времени в вере, я не считаю себя совершенным человеком. Как сказал апостол Павел «я не почитаю себя достигшим, а только, забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе». Я, в общем-то, не согрешаю сейчас практически, но мысли иногда возникают. Ты не хочешь этого думать и делать, а тебе какая-то мысль навязывается. По сегодняшний день моя задача - справиться с мыслями. Полностью их выправить, чтобы они шли только по прямой и никуда не сворачивали. Потому что визуально, вы же сами понимаете, человек может играть и подыгрывать. Особенно в тюрьме, где люди - великие психологи и актеры.

- Кстати, по поводу действий. Каково это, когда внутри ты для себя уже понимаешь, что правильно, а что нет, а другие ведь этого не понимают.

- Ну, слава Богу, ребята, которые со мной находятся в камере, понимают. Я же их подбирал себе.

- Как это вы подбирали?

- Конечно. Когда я начал заниматься газетой, господь мне показал вот на этих молодых людей.

- А так можно?

- Я пришел к руководству и сказал, что они не курят, что они – верующие. Понимаете, камерная система – это когда люди 23 часа находятся в замкнутом пространстве наедине друг с другом. Только час прогулка. Можно так, что один вышел, а два остаются. Вот час два человека побыли отдельно, а потом обратно соединяются. Тут по-любому должна быть гармония и понимание. Вот с этими ребятами я уже 7-й год вместе. Я тогда случайно их увидел, нас пересаживали в камеру и они заехали. Они не знали друг друга и заехали как раз в ту камеру, где я сидел. Я на них посмотрел, и прямо сказал - Мальчики, я вам ничего не обещаю, но если вы, как говорите, - верующие, и захотите послужить Господу, то я думаю, что Господь таких людей не оставляет без внимания. Хотите послужить? На ваших глазах будет создаваться проект «Узник», будет создаваться газета. Они тогда на меня немного смотрели как на…ну, какая газета на особом режиме, как такое вообще может быть.

- Я так понимаю, что христианская газета для заключенных создается заключенным в Украине впервые?

- Не только в Украине.

- Как руководство тюрьмы реагировало?

- Никак.

- Они не верили?

- Никак. Вообще никак.

- Они хотя бы не мешали?

Показывает жестом «деньги»

- Не мешали (смеется).

- А сейчас?

- Сейчас уже проще. Об этой газете уже узнали журналисты, приезжало телевидение. Тем более, что эта газета распространяется в 11 странах. Ко мне уже начали приезжать миссионеры из-за границы. Например, известный американский проповедник Джек Мэрфи.

Конечно, куда им деваться. Ну, единственное, кто поддержал и обратил внимание на этот проект – министерство юстиции и в частности, Денис Викторович Чернышов. Он за гуманизацию, а система сопротивляется. Тут не желают, чтобы что-то поменялось. Им выгодно, чтобы была палка и кнут. Это еще совдеповская система, которая привыкла ломать и унижать людей. Считается, что закрыли тебя и все – ты уже никто.

- Вы уже сколько сидите?

- 25 лет будет летом.

- Вы, наверно, видели разное?

- Очень разное.

- В последнее время стало получше? Меньше жесткости?

- Ну, конечно. В любом случае, сейчас система – это небо и земля, по сравнению с тем, что было в 90-х и в начале 2000-х. Вот до 2006 года было жутковато, а потом уже более гуманнее. Сегодняшнее время в тюрьме я называю пионерским лагерем.

После того, что пришлось пройти. Да, человек, когда переступает порог тюрьмы, какие-то права уходят в сторону, но сейчас можно добиваться, если ты нормальный человек.

- Кстати, про нормальность и человечность. Обычно считается, что люди, которые привыкли к злобе, ненависти или агрессии, понимают только жесткий язык. На вашем опыте это так?

- Я вам однозначно скажу, что только хорошее отношение может поменять рецидивиста. Когда я находился еще в камере смертников, в Кировоградском СИЗО, ко мне заехал в камеру человек. Его тоже приговорили к высшей мере наказания. Правда, тогда уже ввели мораторий, не расстреливали, но все равно давали приговор – смертная казнь. И вот только он переступил порог – мат перемат. За плечами у него 21 год в отсидке по лагерям, в отрицалове ходил, весь в наколках. Мы познакомились, я ему сразу со старта говорю, что я тебя прошу, не ругайся, я верующий человек, и стараюсь жить согласно Библии. И цитирую ему из послания Петра «Ибо такова есть воля Божья, чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей, как свободные, а не как употребляющие свободу для прикрытия зла, но как рабы Божьи». Говорю ему, ты понимаешь, я не могу, я сам не матерюсь, но если я буду слушать, как ты материшься, я буду тот же соучастник. Не знаю, сколько нам находиться вместе – неделю, две, но если ты со мной хочешь общаться, просто не матерись и все. Он говорит: «Не вопрос». И мы с ним, наверно, месяц пробыли вместе. Он оказался талантливым художником, привлекал его к работе, делал иллюстрации для моей будущей книги.

- Это он делал иллюстрации?

- Да, да. Вот этот человек, о котором я сейчас говорю. Я ему дал Евангелие от Луки. Он читал и воспроизводил. Мы сидели друг напротив друга. Камера маленькая. Это не такая камера, как вы заходили, а буквально 3 на 4 клетушечка. И так мы сидели. Я что-то писал из творчества, а он рисовал.

- То есть все эти иллюстрации это он нарисовал?

- Да, и он неверующий человек.

- Он не видел картины? – все еще не могу поверить.

- Никогда. Вот что он читал, из него выходило. Я ему говорил, ты просто не имеешь права губить свой талант. Он мне тогда еще открыто говорил, что, Игорь, я настолько грешен, что Господь меня не простит. Он так считал. Я говорю – Володь, я ведь тоже грешен. Каждый человек грешен. Библия сама говорит – нет праведного ни одного. И Библия так же говорит: "И беззаконник, если обратится от всех грехов своих, какие делал, и будет соблюдать все уставы Мои и поступать законно и праведно, жив будет, не умрет. Все преступления его, какие делал он, не припомнятся ему: в правде своей, которую будет делать, он жив будет". Говорю ему, напрасно ты говоришь, что Бог тебя не простит, ты пробовал к нему обращаться. Он говорит – нет, не пробовал. Это человек, который в отрицалове ходил и жил определенными понятиями. Здесь он совершенно другой человек. Потому что здесь с ним шло совершенно другое общение. И таких примеров у меня было очень много. Ко мне заезжали в камеру люди, 35 лет отсидевшие на тот момент, и сказать, что они - конченые отморозки, как называют всех заключенных на свободе, нет, нельзя. Именно уважение и нормальное отношение к человеку изменит самого злодея.

Через газету «Узник» мы публиковали свидетельства очень многих. Один американец в одном из номеров газет описал свидетельство про известного американского проповедника, когда тот пришел проповедовать к ним в квартал. Местные начали его избивать. И вот он лежит, а они ему говорят: «ну что, тварь, будешь нам еще проповедовать?» А он им, окровавленный весь, говорит - «Даже если ты меня убьешь, мои уста будут шептать тебе - Иисус любит тебя». И вот этот злодей как встал, опустил руки и все. Вот что меняет людей. Он не получил злобу в ответ. Он не получил проклятие. Или когда человек делает тебе гадость, а ты ему говоришь – дай Бог тебе здоровья. И у него руки опускаются. Реально опускаются. Я проверял здесь. Сейчас мне, слава Богу, не делают такого, но за весь период хватало моментов, когда человек тебе валит конкретно на голову, а ты ему говоришь – дай Бог тебе здоровья. И улыбаешься. Все. Не знаю, то ли что-то включается или тумблер какой-то переключается, но человек приходит в шок, когда на его зло говорят добро.

- Вы считаете себя свидетелем? Для меня лично я таких людей понимаю так, что у них есть эта связь с высшим, чувствуют его волю, и являют собой некое послание для людей. Они знают, что, кому и когда говорить. И это что-то меняет другого человека.

- Есть такое. Допустим, взять тот же проект «Узник» и то, как он возник. Когда я уверовал, естественно, мне захотелось больше говорить о божьем.

Когда мне стало что-то открываться, естественно я хотел сразу делиться этим со своими близкими, этими ощущениями, изменениями мировоззрения. И естественно, мне хотелось служить, что-то делать для Бога. Потому что как говорит Библия – ибо как тело без духа мертво, так и вера без дела мертва. Мне хотелось. А как? Как проявить, как себя реализовать? Я в каменном мешке, даже ручки иногда нет, паста заканчивается и ее негде найти, бумаги нет. Но мир не без добрых людей. Господь посылал. Даже тогда, в те сложные времена, он посылал людей в лице сотрудников. Я вот по сегодняшний день общаюсь с сотрудницей Кировоградского СИЗО. Она 10 лет как уже ушла на пенсию. Мы поздравляем друг друга. Так же бывший сотрудник по соцчасти. Меня перевели сюда, а мне приходит денежный перевод 100 гривен. От кого? Читаю – от замполита. Он узнал, что меня сюда перевели, и выслал эти деньги как помощь. Господь посылал вовремя этих людей. Бог ведь не действует только через верующих людей. Он действует через любого человека. Даже через врагов. То есть Бог действует всесторонне. А мое желание было служить и что-то говорить людям. В своих ранних стихах, я иногда перечитываю их, я часто останавливаю людей. Но тогда я хотел об этом говорить. Мне хотелось кричать: «Люди остановитесь».

Я тогда и не представлял и не думал, что буду редактором газеты. Господь положил, я верил, я молился. Если можно так выразиться – я вымолил эту газету. Вопреки всему, она стала реальной. Точно так же с реабилитационным центром. Когда возник проект «Узник», я видел внутри себя реабилитационный центр как его продолжение. На сегодняшний день газета Узник за 6 лет уже свои плоды принесла.

И реабилитационный центр – я видел тогда, что он будет расположен в лесу. Мне было показано. Я об этом говорил с сыном. Мы закупили даже палатки, генераторы и я думал, что это вообще будет целина, где мы начнем что-то создавать. Я видел это в лесу. Потом в прошлом году Ирина (жена) мне говорит, что в Житомирской области есть заброшенный хутор с разваленными домиками и что предлагают его выкупить. Распечатывают мне фото района со спутника. Я смотрю и понимаю, что это именно то место, что видел внутри себя. Там будет реабилитационный центр. И вот с прошлого года мы начали активно работать над ним. Все нужно сделать, чтобы центр работал, Люди выходят, слава Богу, из мест лишения свободы, а идти им некуда: соцсвязи и родственников нет. Ребцентр для таких людей. Сегодня я очень планирую, что в мае он будет открыт. Я очень на это рассчитываю (переглядывается с женой). Но там, конечно, дел хватает.

- Дай Бог. В буквальном смысле.
- Дай Бог.