Мы очень долго жили в привычке, что есть проявленное, ощутимое и есть некая правильная картинка. Долгое время нам насаживали, что вот то – неправильное, а это – правильное. И сейчас наступает очень интересный момент, когда постмодернизм превратил все в разруху, сказал, что все истины относительны и каждый прав по-своему. И встает простой вопрос – как нам жить разным. Может ли быть какая-то система социального общежития или организованность, которая позволила бы жить разным? Или все-таки мы должны прийти к какой-то единообразности?

Идея множественности вернулась недавно, в 20 веке. Хотя она существовала, если мы откроем классиков и посмотрим того же Аристотеля или Платона, - все они писали о множественности. Более того, считали ее одной из основных и наиболее благих форм правления. Я имею в виду политию. Но потом наступил период онтологических войн, когда начали происходить подмены смыслов, подмены значений слов и терминов. Для меня первым пионером онтологических войн стал Полибий, который переписал аристотелевскую классификацию форм правления. Дальше пошла все больше мономодельность, идея о том, что где-то есть что-то правильное. Фукуяма говорил о наличии единых универсальных экзистенциальных ценностей, характерных для всего человечества. Но любой ценности можно противопоставить равновесомую ценность, которая смыслово и сущностно абсолютно такая же. Пример, жизнь – ценность. А смерть? Были огромные культурные пласты и даже цивилизации, которые строились на культе смерти. В той же Латинской Америке. Да и что далеко ходить – на наших землях были культы, которые строились на этом.

Ближе к нам – проблема эвтаназии, которую сегодня активно рассматривают в той же самой Европе. Она не решаема с позиции доминации ценности жизни. Эвтаназия не допустима с этой позиции. Жизнь не может становиться базовой и универсальной ценностью без своей, скажем так, оппозиции в виде смерти.

Когда определилось, что каждой ценности противостоит другая ценность, и вообще сами ценности относительны, и возник вопрос, на который постмодернизм не смог ответить – а что дальше? Вот мы пришли к констатации того, что ценности равновесомы. Но это сегодня активно обсуждается в научно философском дискурсе. На практике мы до сих пор мы все слышим, что ценности – наше все. Что европейская цивилизация была создана благодаря христианским. Современный технологический прогресс должен быть благодарен христианским ценностям, но это не совсем так. Хотя бы один пример. Одним из базовых критериев технологического прогресса в Западной Европе является наличие ядерной энергетики и ракетостроения. Но их концепции были разработаны и воплощены инженерами и специалистами Третьего Рейха. И ценности у них были совсем не христианские.

Для нас ценностью становится не сама множественность, а процессы взаимодействия в множестве. Вот почему мы в своих исследованиях, когда рассматривали развитие парадигматики 20-21 века от концепции роста через устойчивое развитие, пришли к концепции динамики человечества, которая предполагает восприятие человечества как некого векторного поле, где каждая точка этого процесса имеет свои траектории.

Человечество – это динамический процесс. Человечество существует в этом пространстве. Точка – это человек.

Есть три типа времени. Кайрос – то, что еще не осуществилось. Это время – Иное. Не помысленное, но потенциальное.

Хронос – то, что уже совершилось и актуализировалось.

Момент перехода Кайроса в Хронос называется Циклосом. Потенциальное переходит в актуальное, но каждый раз по-новому. Происходит актуализация возможностей. Как только Кайрос прошел через Циклос, он стал Хроносом.

Почему про инноватику невозможно написать книжку и провести лекцию? Потому что если о чем-то написано или сказано, это уже не инноватика, а Хронос. Это уже свершившееся. Инноватика по определению – то, что еще не было осуществлено.

В идее множественности самым главным становится не Хронос и не то, что уже актуализовано. Самым главным вопросом становится вопрос перехода. Как на основании принципов происходит переход Кайроса в Хронос и как обеспечить этот переход на всех уровнях.

И здесь встает очень много прикладных задачек для социального устройства, социальных систем, новых организаций и организованностей.

Процесс неизвестности по определению нельзя понять, его можно только прожить. Но как только ты его прожил, он по определению перестает быть неизвестным. Мы можем только создать условия, которые были бы благоприятствующими для этого перехода, прихода Иного. Но этот переход должен осуществляться без уничтожения старого.

Я помню, в конце 80-х и начале 90-х, когда разваливался Советский Союз, обсуждался вопрос, как и что должен делать Запад с Советским Союзом: помочь ему падать, разваливаться или что он должен делать. И в журнале Международного валютного фонда была опубликована статья с замечательным названием – Дайте им есть их блины. Оставьте их в покое. Дайте им быть такими, какие они есть. Это было уже тогда, когда Советский Союз перестал ощущаться как угроза. То есть, если ты не являешься угрозой для других, ты должен им дать право быть самими собой. И вот здесь мы приходим к принципу недоминации.

Доминация – насаждение воли одного субъекта на волю другого, помимо воли второго. Причем это может быть как грубая сила, так и манипуляция. А недоминация – сознательный отказ от этого процесса.

Динамика человечества и говорит о том, что множество не распадается, не фрагментируется, а что это и есть процесс формирования целого.

Множественность в динамике человечества допускает монохромное восприятие. С этой позиции возможен хлопок одной рукой. Возможна партия, сыгранная на одной ноте, картина, написанная одним цветом. На то она и множественность, что включает в себя все.

Более того, очень важный момент для множественности - постоянное наличие альтер эго по отношению к любому и ко всему.

Например, с тем же самым государством мы подписываем договор о том, что соглашаемся играть по правилам, которые дает государство, - получаем паспорт, ставим автограф, подписываемся под договор. Но только нам никто не объясняет, что это договор. А вообще-то каждый договор подразумевает равноправие сторон. Да и в Конституции у нас это написано. И вот здесь встает вопрос, должны ли быть какие-то универсальные принципы, о которых мы говорили – те же самые недоминация и допущение множественности.

Например, я курю, вы – нет. Мы можем договориться, но если вы мне начнете запрещать – а это то, что сейчас везде происходит, то это дискриминация. Хоть вы это и будете мотивировать очень правильными научными исследованиями. Но с другой стороны, я вегетарианец. Я могу настаивать на том, чтобы вы, как вы запрещаете мне курить, перестали есть мясо. Но почему это не происходит. Так же с алкоголем. Я не употребляю алкоголь уже 27 лет. Такое мое решение. Давайте алкоголь запретим всем?

У каждого человека есть то, что составляет его основу – право выбора. И право решения. Решения за себя. И ответственность за это решение. Мое решение всегда касается меня. В отношении других людей мы договариваемся – либо ты принимаешь мои правила, либо нет. Возможен сознательный выбор о чужих правилах.

Навязывая что-то кому-то, мы тем самым лишаем их выбора.

Один из примеров онтологических войн – Полибий, который убрал множественную систему правления из списка форм правления Аристотеля. Причем сделал это настолько классно, что буквально недавно, читая украинский перевод Аристотеля «Полития», в предисловии с удивлением узнал из уст одного доктора философских наук о том, что Аристотель рассматривал только две основные формы правления – тираническую и демократическую, которую он называл извращенной формой правления, а полития совсем исчезла.

Или, например, любят цитировать Уинстона Черчилля по поводу того, что демократия – плохая, но лучше мы ничего не придумали». Читаем контекст – «но на основании этого никто не должен запретить народу, который пробовал, пробует и будет пробовать иные формы правления». Манипуляция – ведь это не только прямая ложь, но и измененный контекст, недоговаривание, измененная онтология. И на этом, по большому счету, держится мономодельность.

Один биолог в конце 60-нач. 70-х поставил эксперимент. Взял большой танк и туда разместил разные структуры и строения. И посадил туда колонию мышей. Раз посадил, через какое-то время все мыши вымерли. Вода, норки, - все есть. Второй раз посадил – какое-то время прошло и не от перенаселения, а просто они все повымирали. Проводил такой эксперимент с 25 колониями мышей. Все умирали. Вывод, который он сделал – как только все социальные ниши закрыты, сообщество вымирает.

В колониях мышей произошло разделение. Появились агрессивные мыши, мыши – нарциссы, которые просто лежали возле кормушки, то есть все страты были заняты. Я сделал из этого немного другой вывод – всякая, искусственно созданная система существом, который не собирается жить в этом «раю», обречена на вымирание.

Мы не можем кому-то рассказать, что для него есть рай. По одной причине в подвале этого института есть несколько колоний мышей и за все время этих экспериментов они не просто остались живы, несмотря на то, что их травили, но и развивались. Системы должны быть открытыми.

Какой рай правильный? Для кого-то Мандала – правильный рай. А для христиан это совсем не рай. А рай христиан для викингов – это вообще хуже рая. Мы должны научиться допускать разное.

В большинстве случае мы не приучены к личной ответственности. Очень часто, принимая какие-то решения, а потом напарываясь на их результаты, мы пытаемся обвинить кого-то, что вот я был такой глупый, а вы должны были меня направить… Не учат у нас принимать ответственные решении. Более того, всеми силами отучивают и приучивают к мифу, что где-то есть кто-то, который знает, что такое правильно, и какое решение хорошее.

У меня есть достаточно жуткий пример, когда на законодательном уровне ограничивался доступ к данным под предлогом, что на основании этих данных могут быть сделаны неправильные выводы. Это в Евросоюзе. Там есть директива, которая запрещает публиковать целый ряд данных под предлогом, что прочитав эти данные, вы можете сделать неправильные выводы. Но мы вам расскажем, как правильно. Это жутко.

Динамика человечества говорит, что выбрав и приняв решение, ты несешь ответственность за него. Тебе не на кого пенять. Если я, например, считаю господина Х экспертом и уважаемым человеком в области, где моих компетенций не хватает, я полагаюсь на его мнение. И это мой выбор. Это не выбор господина Х, что я положился на его мнение.

Для идеи множественности важны идеи множественности и в бизнес-отношениях. Если некое сообщество формирует для себя какие-то правила и принципы - например, той же самой конкуренции, то нет вопросов. Вопрос в информированности других сообществ, когда я вхожу в коммуникацию с ними. Я должен сказать, что мои принципы и правила такие. Он должен в ответ назвать свои правила. Тогда я работаю по-честному. Но когда ты попробуешь приложить ко мне свои правила, тогда это будет доминация. Конкуренция есть доминация.

Речь не идет о том, чтобы существующую мономодельность заместить множественностью, поскольку мы уже говорили, что мономодельность есть основная часть множества. У меня не стоит вопрос собрать всех и сказать – вы жили до этого неправильно, а теперь я расскажу, как правильно. Я тогда ничем не буду от них не отличаться. Просто допустите наше существование множественного. Множество должно быть легитимизировано, и это единственный путь - через создание инструментов, которые будут множественны по своей сути, и организации институтов. Множественность не приедет на броневичке под залпы Авроры. Это мономодельность всегда так приезжает. Это ее фишка. Множественность прорастет. И она уже прорастает.

Представьте, что к апостолу Павлу приходит письмо, где верующие пишут, что уверовали во множественность. В оригинале, они писали, что уверовали в Христа. Мы верим, - пишут они, - что это интересно. Скажи, что нам надо сделать – нам надо побросать семьи, перестать есть мясо, молиться или что нам надо сделать. Его ответ по силе был потрясающий. Апостол Павел ответил: «Уверовав, оставайтесь в том чине и звании, в котором были призваны». То есть оставайтесь там, где вы и есть, и такими, какие есть. Если вы воспринимаете это, если вариант по поводу множественности – это ваше, то будьте собой. И все. И тогда совершенно неожиданно будут появляться изменения, которые будут институализироваться, множественность начнет прорастать.

И однажды, с точки зрения мономодельности, наступит такой критический момент, когда мономодельности это станет зримым. Не для нас. А для мономодельности. И тогда нужно будет с этим что-то делать. Вопрос легитимизации множественности поднимет именно мономодельность.

У меня есть любимая рассказка по поводу разницы толерантности и доминации. Например, в силу каких-то причин ты решил пойти на комариное болото. Ты знаешь, что там куча комаров. Что делает толерантный человек, который пошел на комариное болото? Он должен терпеть укусы всех комаров. Недоминирующий обшикается специальными ароматизированными химическими средствами, то есть проинформирует комаров, понятными им сигналами, что его лучше не кушать. Но если какой-то комар, несмотря на то, что я его проинформировал, попробует доминировать надо мной, и сядет мне на нос, - не задумываясь, будет уничтожен.