ПУЛЬС ЧУТКОСТИ

Основатель The Virtuoso Екатерина Макаревич размышляет о том, как добродетель чуткости выстраивает собственную тропинку к Другому, как чуткий человек переживает пульсацию сердца бытия, почему чуткость способна развивать все пять органов чувств + бонусом интуицию, а также о том, к чему приводят сочетания чуткости и страха, красоты, терпения.

Чуткость вряд ли можно отнести к числу добродетелей, свойственных людям холодного и расчетливого ума. Скорее, чуткость как чувство неизбежно входящее в отношения с Другим, сплетается с нравственным горизонтом ценностной системы человеколюбия и человечности.
Чуткий человек не просто рассчитывает оттенки чувств и состояний, но выходит навстречу к ним, протягивает руку. В жесте чуткости сходятся одновременно добрая воля открыть Другого и желанность открыться самому. Чувствуя объятия внимательности и обращенности к его сути, другой под чутким взглядом расцветает, являясь в своей подлинности. Это и есть плод чуткости, рождаемый неспешно, но соединяющий в своем цветении все разорванные связи и тревоги, вызванные, как у Хайдеггера, заброшенностью человеческой души в мир.

Но чуткость, будучи добродетелью, имеет свои крайности и страсти, возникающие в результате неосторожной устремленности за пределы возможного. Философ Пауль Тиллих обращает на них внимание в книге «Теология культуры», определяя чуткую личность как невротическую. По его мнению, такая личность «более чуткая к небытию и, следовательно, обладающая более глубокой тревогой». Швейцарский доктор философии Алиса Хольцхей человека с особой чуткостью называет «философом поневоле», а само состояние чуткости «онтологическим включением».

С высказыванием Тиллиха можно было бы согласиться, если бы не одно «но». Действительно, чуткость - чувство по своей натуре, вплетающееся в ткань окружающего мира, стремится пройти через невидимую паутину преград, чтобы прикоснуться к самому сокровенному его началу - к трепещущему сердцу бытия. Думается, что тревога скорее возникает от выхода за пределы этого сердца, на обратную сторону реальности, туда, где еще нет самого пульса жизни, где лишь небытие. Об этой тревожной чуткости, возможно, и говорит Тиллих. Однако не каждая чуткость такова. Но об этом позже.

Так же, как и громкая музыка вызывает у человека повышенное сердцебиение, а оно, в свою очередь, рождает ощущение тревоги, так и чуткий человек, отправляясь сквозь шум мира к его центру, касается того, что бьется в унисон с ним, самого сердца мира. И потому начинает чувствовать на себе его пульсирующий трепет.

Сердцебиение мира, отдаваясь как пульсирующий ток в душе чуткого человека, способен вызывать тревогу, но не от соприкосновения с небытием, а с тем, что можно назвать самой сутью жизни - ее живой плотью, частью которой является и душа человека. В этом смысле, соприкосновение с тем, что породило тебя самого, вызывает волнующие чувства, а воспринимается как пульсирующее зовущее эхо.

Чуткость выстраивает собственную тропинку, уникально сплетенную с особенностью души того, кто обрел ее, и сквозь дебри информационного небытия прокладывает путь к самому бытию, к его сути.

Тем не менее, чуткость чуткости рознь, и Тиллих прав в том, что некоторые люди с высокой чуткостью способны пробраться к небытию, за пределы сердца мира, в сумрачный лес Данте, и вот эта оторванность от родственного источника способна вызывать высокое чувство тревоги.

Страх для чуткого ума - особенное «блюдо», которое, безусловно, захватывает воображение, потому что таит в себе самые разные волнующие и вызывающие оторопь ощущения. Поэтому неудивительно и то, что чуткость у одних вызывает способность живописно и в больших подробностях расписывать волшебство прекрасного и таинство трогательного, а у других - способность так же конкретно описывать ужасающие вещи.

Пример с Кафкой показателен. Будучи чутким писателем, он, не гнушаясь всей низости и не смущаясь грязи человеческих крайностей, описывал самые страшные подробности. Его произведение «Процесс» читаешь как непреходящий абсурд. Описание столь подробное, что перестаешь различать реальность и вымысел, Кафка забрасывает читателя за пределы литературного сюжета и за пределы реальности в то самое небытие мира, о котором говорил Пауль Тиллих.

Кафке удается не просто коснуться трепещущего сердце бытия, но и пробраться за границу ведомого, на обратную сторону реальности.

Неудивительно, что Франц Кафка перед смертью собирался сжечь все свои рукописи, переживая за то, что его произведения несут особенные переживания, возможно, слишком тревожные для человека.

Высокая чуткость - непростое испытание для человека, живущего в условиях войны. Чуткий человек способен чувствовать, как рвется ткань жизни от непрекращающихся конфликтов, как буквально бушуют страсти в сердцах людей, и как громко и часто бьется сердце самого мира. Это тяжелое чувство, справиться с которым, да еще и обратить его на благо человечества, дается не каждому.

Герман Гессе, живший в условиях Второй мировой войны и удерживающий себя в гуманистической позиции, описывает ощущение к миру как «долгий грохот». Поэтому, неудивительны его слова, возникшие, как думается, именно в ответ на этот грохочущий зов:

Чуткий чистый ум, храброе сердце, верность и мудрость терпения - пожалуй, прекрасный рецепт для чувствительного человека, ощущающего слишком громко испытания страхом, через которые проходит мир.

Чуткость - это, прежде всего, голос, зовущий к ответу. Зов, внимающий к нашей душе, голос уникальный, понятный только нам и никому другому.

Поэтому, если говорить о том, что первично - чуткость человека, обращенная вовне мира, или чуткость, явленная нам в виде зова, - непременно окажется, что первоначально нам открывается опыт чуткой тишины, и только затем, привыкая к ее способу общения, мы учимся на нее отвечать. Как следствие, получая в качестве дара добродетель чуткости, действие которой распространяется не только на сердце мира, но и на его частички, разбросанные по всему миру, - души других людей.

Развиваясь, чуткость учится видеть неслышимый в другом голос души и отвечать на него.

Если вера, по определению апостола Павла, это уверенность в невидимом, то чуткость - это различение оттенков неслышимого. Способность различать оттенки неповторимой души Другого уже образно нам демонстрирует наличие гаммы цветов, которые соприсутствуют в нравственном горизонте другого и которые мы прежде именно видим. Но голос, обращенный к нам, помогает дополнить картину добродетели чуткости тем, что различая зрением, мы прислушиваемся ухом. Иначе говоря, чуткость способна соединять в себе два способа восприятия - разума (зрение) и сердца (слух). Но чуткость этим не ограничивается. Когда мы говорим, что чуткий человек касается нашей сокровенной сути, мы таким образом формулируем, что чуткость неразрывно связана и с телесным опытом (осязание). Но мы также можем сказать «чуткий нюх как у собаки» (обоняние) или «у блюда тонкий вкус» (вкус). Тонкость как то, что состоит из оттенков, тоже можно отнести к одной из граней добродетели чуткости.

Таким образом, чуткость - добродетель, которая способна развивать в человеке пять основных органов чувств. Добавим к этому «чутье», которое можно с легкостью заменить интуитивным чувствознанием и получим полный комплект.

О чутком уме можно сказать, что это тонкий ум, соединенный со способностью чувствовать целое. Вместе они созидают особый тип восприятия. Так, поэтесса Ольга Седакова, говоря о даре Александра Пушкина, пишет, что ему было свойственно здравомыслие, но понимаемое им по-своему:

Чуткий ум сонастроен с миром особым образом, он способен вникать и внимать оттенки палитры жизни.

Если вслушиваться в безмятежные просветы бытия, то чуткость способна открывать прекрасное. Чуткость, как и любое другое чувство, видоизменяется под стать того или чего, на что направлен ее взгляд и слух.

Можно услышать вечереющий воздух города, окутанный в легкую завесу спокойствия, щебетание птиц в полете, чьи крылья создают еле заметный шелест, тишину, которая звучит как трава, двигающаяся под такт ветра. Этого чуткий слух способен коснуться, более того, своим неслышимым касанием добавить к общей мелодии мира свою ноту, личную, которая будет петь так, как поет в этот момент душа.

Тургенев в «Асе» описывает город в этом легком душевном состоянии:

Особенность чувства чуткости и в том, что она способна преображать того, на кого направлено ее внимание.

Так, Юнг рассказывает о случае с одним пациентом, с которым работал девять лет, наблюдая его всего по несколько недель в год. С самого начала он понял, в чем причина беспокойства пациента, но столкнулся с тем, что малейшая попытка приблизиться к истине, вызывала у него бурную защитную реакцию, грозившую перерасти в полный разрыв отношений. Поэтому все годы Юнг терпеливо говорил с ним о разных темах, чутко прислушиваясь к настроениям и состояниям мужчины, переживая при этом, что чуть ли не вводит пациента в заблуждение, не работая непосредственно с причинами его заболевания. Пока однажды, на десятый год, больной не объявил себя выздоровевшим от всех мучивших его расстройств. История, рассказанная мужчиной, была связана как раз с чуткостью: «Больше всего я благодарен вам за безупречные чуткость и терпение, позволившие перехитрить болезненный источник невроза. За десять лет я научился вам доверять, и по мере роста моего доверия улучшалось и мое состояние. Я выздоровел, потому что этот постепенный процесс восстановил мою веру в самого себя».

Чуткость и терпение как совместный дуэт способны преображать человека. Чуткость как способность прислушивания к таинству другого человека, к его неповторимости и уникальности, а терпение, принимая другого со всеми его слабостями, рождают совместными усилиями так необходимую поддержку и принятие, «утепляя» душу человека и увеличивая доверие к миру, без которого так сложно восстановить и веру в себя самого.

Чуткость пробуждает способ общения с миром, который можно назвать предупредительным и деликатным. Примечательно, что и этимология слова «деликатность» происходит от лат. delicatus «приятный, тонкий, нежный».

Чуткий человек становится приятным, но лишь в том случае, если готов, приоткрывая тайную завесу, помнить, что этот дар дается ему не для того, чтобы бесцеремонно вторгаться в жизнь души другого человека, а для того, чтобы расслышать его зов, обращенный ко мне. Другой свободен оставаться тайной. Дар чуткости лишь помогает ей открыться навстречу источнику своей красоты, сердцу самого бытия.